Ким Гордон - Девушка в группе (часть 2)

«Brave Men Run»,  «Death Valley ‘69»,  «Sacred Trickster»,  «Calming the Snake»,  «Mote»,  «Cross the Breeze», «Schizophrenia», «Drunken Butterfly», «Starfield Road», «Flower», «Sugar Kane» и завершающая «Teen Age Riot».  Сэт лист в Сан Пауло позаимствован с нашего самого начала как группы, тексты, которые Терстон и я написали отдельно и вместе, песни которые протащили Sonic Youth сквозь 80-ые и 90-ые и наши совсем недавние альбомы.

Сэт лист возможно казался компиляцией лучших песен, но был очень тщательно отобран. На протяжении репетиций и всей той недели я помню, что Терстон посчитал важным сказать всем в группе, что он не хочет играть ту или иную песню Sonic Youth. В конце меня задело что он захотел исключить песни где было что-то про нее.

Мы могли б отменить тур, но был подписан контракт. Выступления вживую это то как группы зарабатывают на жизнь, у всех нас были семьи и счета, за которые нужно было платить, в моем случае с Терстоном это еще и оплата колледжа Коко. В то же время я не была уверена насколько хорошо выглядело то, что мы играем эти концерты. Несмотря на все то что произошло между Терстоном и мной мне не хотелось бы чтоб люди пришли к выводу что я играю поддерживающую, такую себе «стой-за-своим-мужчиной» роль. Я не делала этого. За пределами нашего ближайшего круга никто не знал, что произошло в действительности.

Перед тем как полететь в Южную Америку Sonic Youth репетировали неделю в нью-йоркской студии. Каким-то образом мне это удалось, с помощью Ксанакса – это был первый раз, когда я принимала его днем. Вместо того чтобы остаться в нашей квартире, которая теперь казалась испорченной для меня, ребята согласились поселить меня в гостинице.

В группе как я и предполагала каждый притворялся что все как обычно. Я знала, что остальные были слишком взволнованы всем тем, что происходило между Терстоном и мной, соответственно лишний раз не трогали меня. Все в принципе знали обстоятельства нашего разрыва и даже знали женщину, которая стала причиной. Я не хотела, чтобы кто-то чувствовал себя неловко и в конце концов я согласилась играть этот тур. Я знала, что у каждого были свои суждения и симпатии на этот счет, поэтому была удивлена как живо все выступали. Возможно все были сильно ошеломлены этой нереальностью. То же самое было в Южной Америке.

Кто-то позже показал мне статью в журнале Salon с названием «Как могут Ким Гордон и Терстон Мур развестись?». Автор статьи, Элиса Шаппел, написала, что мы показали целому поколению как стать взрослыми. По ее словам, она плакала, когда впервые услышала эту новость.

«Я подумала, взгляните на них: они любили друг друга, были в браке и занимались искусством. Они были классные и хардкорные, относились с абсолютной серьезностью к своему искусству, не продались или стали податливыми. В век иронии, где я изображала безразличие и прикрывала свою неуверенность насмешливостью, их не считали довольно крутыми… Что страшнее того, что пара решает – после 30 лет в группе, которую они создали, 27 лет брака, 17 лет потраченных на воспитание ребенка – что теперь с этим покончено? Когда получалось у них, то получалось и у нас.»

Статья заканчивалась вопросом «Почему они должны отличаться от нас остальных?»

Хороший вопрос, мы и не отличались, и произошедшее было, наверное, самой обыкновенной историей.

В Южную Америку мы полетели отдельно. Я полетела с группой, а Терстон отправился с Аароном, нашим фронт звукорежиссером.

В туре, после приземления самолета, вэн везет тебя в отель. Люди рассеиваются, спят, читают, едят, делают упражнения, гуляют, смотрят ТВ, проверяют почту, шлют сообщения. Но той недели в Южной Америке все в группе, включая команду и техников, собирались вместе пообедать. Многие ребята работали с нами годами и были как члены семьи. Терстон сидел у одного края стола, я у другого. Это как ужин с родственниками, только Мама и Папа игнорируют друг друга. Каждый заказал себе большие порции еды и напитков, и большая часть наших разговоров концентрировалась на том, что мы едим и пьем, как способ избежать разговоров о действительности происходящего. То, что было на самом деле – это тихий, непрошенный гость в комнате.

Наше первое шоу было в Буэнос-Айресе. Sonic Youth не играли в Аргентине уже долго, аудитория была эмоциональной и настроена положительно, такое ощущение что они знали все слова каждой песни. Первые несколько дней я выстроила себе стену вокруг Терстона, но по ходу тура я немного размягчилась. Со всей этой историей между нами, сделавшей меня невероятно беспокойной чтоб сдерживать столько гнева против него. Пару раз я и он оказывались рядом, делая фото снаружи отеля, и я сознательно решила быть дружелюбной, так же поступил и Терстон.

На той неделе другие музыканты – люди, которых я не знала, например, Крис Корнелл, вокалист Soundgarden  - подходили ко мне выразить сочувствие по поводу нашего разрыва или сказать как много группа значила для них.  Билл и Барбара - это семейная пара, делавшая нам мерч и футболки и создавшая за эти годы свой бизнес с нами - встретили нас в Буэнос-Айресе чтоб морально поддержать, предполагая, как и многие, что это был последний концерт Sonic Youth.

Что помогало мне, так это пребывание на сцене, внутреннее освобождение во время выступления. Непомерный шум и диссонанс могут невероятно очистить тебя.  Обычно, когда мы играем вживую, я беспокоюсь насколько громкий, а может отвлекающий мой усилитель, или у кого в группе плохое настроение по какой-то причине. Но той недели я не думала про громкость или про то, что стыкалась с Терстоном на сцене во время выступления. Я делала что хотела, и оно было освобождающим и болезненным. Болезненным потому, что конец моего замужества было личным делом и глядя на Терстона, который демонстрировал свою свободу перед всей аудиторией было сродни тому, как кто-то трет наждачной бумагой рану – вся моя дружелюбность улетучивалась после каждого города, превратившись в злость.

Дошло до той точки, что в Сан Пауло я едва не высказала что-то на сцене. Но не поступила так. Кортни Лав в то время как раз турила в Южной Америке. Пару дней назад она подняла шум против фэна в толпе, который держал фото Курта Кобейна. «Я вынуждена жить с его херней, его призраком, его ребенком каждый день, так что выставлять это напоказ глупо и жестоко», кричала она. Она ушла со сцены сказав, что выйдет только тогда, когда люди согласятся скандировать, «Foo Fighters геи». Все закончилось размещением ролика на YouTube. Это было вполне в духе Кортни, но я бы никогда не хотела выглядеть настолько разбитой как она. Мне не хотелось, чтоб наш последний концерт был неприятным, когда Sonic Youth значили так много для большего количества людей; я не хотела использовать сцену для каких-либо персональных заявлений и в любом случае, что хорошего это бы сделало?

Кто-то сказал мне что весь концерт в Сан Пауло шел онлайн, но я никогда не смотрела его и не хочу сейчас.

Помню на протяжении последнего концерта я размышляла, как воспринимают и думают люди, пришедшие на шоу, про эту грубую, странную порнографию напряжения и отдаленности. То, что видели они и что видела я было скорее всего двумя разными вещами.

Когда мы играли «Sugar Kane», которая была предпоследней песней, на экране позади группы появился шар цвета морской волны. Он крутился очень медленно, как будто изображая земное безразличие своими движениями. Все идет само по себе, говорил шар, лед тает, светофоры меняют цвета, когда нет машин, трава прорастает сквозь эстакады и трещины в тротуаре, что-то рождается, а потом угасает. 

Когда песня закончилась, Терстон поблагодарил аудиторию. «Не могу дождаться, когда увижу вас снова», сказал он.

Последней мы сыграли «Teen Age Riot» с нашего альбома Daydream Nation. Я пела, или почти пела первые строчки: «Spirit desire. Face me. Spirit desire. We will fall. Miss me. Don’t dismiss me».

Однажды кто-то сказал, что брак -  это долгий разговор, возможно такой является и жизнь рок группы. Всего несколько минут после - две эти вещи закончились.

За кулисами все было обычно, никто не делал ажиотаж из нашего последнего выступления или еще по какому-то поводу. Все мы – Ли, Стив, Марк, наши техники – жили в разных частях страны, в разных городах. Мне было слишком грустно, я беспокоилась как бы не расплакаться, когда попрощаюсь со всеми, хотя мне и хотелось. После концерта все разъехались по своим делам, и я тоже полетела домой.

Терстон уже анонсировал несколько сольных выступлений в январе. Он должен был лететь в Европу, а после того назад к восточному побережью США. Ли Ранальдо планировал выпустить свой сольный альбом. Стив Шелли продолжил играть в чикагской группе Disappears. У меня было запланировано несколько выступлений с другом и товарищем по группе Билом Нэйсом, еще работа над постером для шоу в Берлине, но больше всего времени я должна была быть дома с Коко. Мне нужно было помочь ей на протяжении выпускного года в школе и с подготовкой документов для поступления в колледж. Весной Терстон и я выставили нашу квартиру в Нью Йорке на Lafayette street на продажу, спустя шесть месяцев она была продана. Если не считать этих событий, то как было написано в пресс-релизе, у Sonic Youth не было дальнейших планов.

Я приехала в Нью Йорк в 1980 году и на протяжении следующих 30 лет город менялся то быстро, то медленно, как и моя жизнь. Куда исчезли закусочные Chock Full O’ Nuts и бары Blarney Stone c их обеденными предложениями, как к примеру солонина плюс капуста. Sonic Youth образовались в то время, но до того и даже после я часто меняла работы с частичной занятостью – официант, маляр, работа в арт-галерее, степлирование и ксерокс в копировальном магазине. Я меняла жилье каждые пару месяцев. Я жила на овсянке, яичной лапше, луке, картошке, пицце и хот догах. С работы в книжном магазине я ходила пешком домой 15 кварталов потому что у меня не было денег на жетон метро. Я не знаю, как мне удавалось это. Но часть того, что ты бедный и стараешься выжить в Нью Йорке, сводишь концы с концами на протяжении дня, это возможность делать что пожелаешь остальное время.

Сначала часы, потом годы, проведенные в вэнах, автобусах, самолетах и аеропортах, в студиях звукозаписи, паршивых гримерных, мотелях и отелях, были возможны только потому что музыка поддерживала эту жизнь. Музыка, которая могла появиться только в нью-йоркской богемной арт сцене и людях из этого даунтауна – Энди Уорхол, the Velvet Underground, Аллен Гинсберг, Джон Кейдж, Гленн Бранка, Патти Смит, Television, Ричард Хелл, Blondie, the Ramones, Лидия Ланч, Филипп Гласс, Стив Райх и лофтовое free-jazz комьюнити. Я помню волнующую силу громких гитар, поиск родственных душ и мужчину, за которого вышла замуж, веря, что он мой единомышленник.

В один из вечеров я проходила мимо нашей старой квартиры на 84 Eldridge Street по пути в корейский караоке-бар, где отдыхали разные слои населения с китайского и корейского кварталов вперемешку с обычными арт хипстерами. Все время я думала про Дэна Грэхема, художника, который познакомил меня с музыкальной сценой поздних 70-х и ранних 80-х, он жил в квартире над нами и лицезрел первые попытки того, что впоследствии станет Sonic Youth.

Я подошла к другу внутри караоке бара. Сцены внутри не было. Люди просто стояли в центре комнаты, окруженные экранами и пели. Одна из песен, которую пели была «Addicted to Love» - старая песня Роберта Палмера, на которую когда-то я сделала кавер для diy записи в 1989; эта песня потом вошла в альбом Sonic Youth The Whitey Album. Было б забавно спеть ее в караоке, но я не могла решить есть ли во мне смелость, или же я могу петь только на сцене. В этом плане я не сильно изменилась за 30 лет.

Сейчас я уже не живу в Нью Йорке, и не знаю или смогла б вернуться назад. Весь тот юношеский идеализм принадлежит уже кому-то другому. Тот город, который я знала уже не существует, он более живой в моем сознании чем тогда, когда я приезжаю в него.

После 30 лет проведенных в группе немного глупо сказать: «Я не музыкант». Но большую часть моей жизни я не никогда формально не обучалась этому. Иногда я думаю про себя как про рок звезду нижнего регистра. Да, я чувствительна к звуку, мне кажется, что у меня хороший слух и мне нравится внутреннее движение и волнение от пребывания на сцене. Даже как визуальный и концептуальный артист, всегда есть перформативный аспект во всем что я делаю.

Для меня выступать во многом означает быть бесстрашной. Я написала статью для журнала Artforum в середине 80-х в которой была строчка, которую часто цитировал рок критик Грейл Маркус: «Люди платят деньги чтобы посмотреть на других людей, которые верят в себя». Это значит, чем выше шанс на ошибку среди публики, тем выше культура превозносит то, что ты делаешь. В отличие от художников или писателей ты не можешь спрятаться от других людей или себя, когда ты на сцене.

Я провела много времени в Берлине, у немцев есть много удивительных слов с множественными значениями внутри. В одной недавней поездке я наткнулась на одно из таких слов, Maskenfreiheit. Оно переводится как «свобода данная масками».

Мне всегда было сложно создать пространство в эмоциональном плане вокруг других людей. Это какая-то старая вещь из детства, ощущение незащищенности родителями или от моего старшего брата, Келлера, который неустанно дразнил меня, когда мы росли вместе – ощущение, что на самом деле никто не прислушивался к тебе. Может для исполнителя это то, чем становится сцена: место, которое ты можешь заполнить тем, что не можешь выразить или получить где-то еще. Люди говорили мне, что на сцене я непроницаемая, загадочная, таинственная или даже холодная. Но больше всех этих ощущений я очень застенчива и восприимчива, как будто чувствую все эмоции, витающие в комнате. И поверьте мне, как только вы коснетесь меня как личности, тогда узнаете – у меня нет совсем никакой защиты. 

Информационная поддержка The Shoegaze Generation